Мы соскучились по романтичным, деликатным песням Blooms Corda. После двух альбомов в 2015 и 2016-м, группа на какое-то время затихла, чтобы вернуться осенью 2018-го с альбомом «Fog Lavender». За исключением барабанов Андрея Палия и саксофона Назара Вачевского — постоянных участников — почти все инструменты для него Данил Галыко записывал сам.
На презентации в Культурном центре «Печерск» — одном из самых старых культурных пространств страны — к ним присоединились басист Алексей Петренко, игравший в группе MAiAK, и клавишник Антон Шитель, он же Sheetel, которые поймали грув Blooms Corda, почти ставший фирменным. Были и приглашённые вокалистки — Оля Шурова, играющая в группе Pianoбой, и София Швагер, она же sophistication.
После концерта София Швагер сходила в гости к Данилу Галыко и поговорила с ним о новом альбоме и странной роли музыки.
На презентации в Культурном центре «Печерск» — одном из самых старых культурных пространств страны — к ним присоединились басист Алексей Петренко, игравший в группе MAiAK, и клавишник Антон Шитель, он же Sheetel, которые поймали грув Blooms Corda, почти ставший фирменным. Были и приглашённые вокалистки — Оля Шурова, играющая в группе Pianoбой, и София Швагер, она же sophistication.
После концерта София Швагер сходила в гости к Данилу Галыко и поговорила с ним о новом альбоме и странной роли музыки.
Когда проводишь время с группой на одной сцене, сложно отстраниться и объективно проанализировать, как и куда она двигается. А вот поспрашивать то, что интересно знать о новом альбоме — это легко. Учитывая, что для меня самой он до последнего оставался тайной.
Мы говорим у Дани дома. Вокруг много его картин. Среди них узнаю те, которые стали обложками первого и второго альбомов Blooms Corda. Третьей не замечаю, но про неё хочется узнать больше всего. ля того, чтобы собрать недостающие деньги для сведения альбома, Даня выставил на продажу 15 своих рисунков, которые размели так быстро, что многие слушатели сразу же потребовали ещё один аукцион или хотя бы какие-то черновики.
Значит, на альбоме нарисована чашка с губами? (немного иронично улыбаюсь)
Да, чашка с губами. (улыбается в ответ)
Я знаю, что картина для обложки появилась раньше песен. Сам для себя понимаешь, что значит эта чашка с губами и связана ли она с музыкой?
Это попытка наделить привычную вещь не свойственной ей функциональностью. Представь, что чашка, к которой ты прикасаешься губами, вдруг хочет прикоснуться губами к тебе или что-то сказать. Звучит странно, но такую же странную роль играет для нас музыка. С помощью музыки мы пытаемся наделить привычную офисную жизнь, этакую восьмичасовую уютную чашечку с чаем, несвойственной ей функциональностью.
Название «Fog Lavender» напоминает мне название цвета по Pantone.
Так и есть! (смеется) Сначала хотел использовать полный номер этого цвета, но он слишком длинный.
Пока мы говорим, Даня ставит альбом Tropics «Nocturnal Souls». С каждой следующей песней я порываюсь шазамить, а он останавливает меня: «Это всё тот же альбом».
Знаешь, здесь нет ни одной лишней песни.
Я так же подумала о вашем альбоме, он целостный. Начинается и заканчивается одинаково, чистыми клавишами.
О, ты заметила.
Конечно. Ты писал все клавиши сам? Их стало куда больше, и они звучат громче, чем в предыдущих альбомах.
Да, но они максимально простые, поскольку я не сильно умею на них играть.
Ещё в одной песне неожиданно появился аккордеон, на котором играет некий Каспарс Тобис. Как ты нашёл этого музыканта?
Честно рассказать? У «Мумий Тролля» была песня «Такие девчонки», ещё в 2004 году. Может быть, это guilty pleasure, но я считаю, что это одна из их лучших песен. И там играет аккордеон. При всем своём отторгающем имидже, в этой песне он мне очень нравится. Возможно, это пока единственная в мире песня, где мне нравится аккордеон.
Так вот, сначала я вспомнил про этот трек, а потом меня осенило, что было бы круто в «Сапфір» вставить соло в похожей спокойной манере. Начал спрашивать у всех своих знакомых из Глиера, есть ли аккордеонист, который может так нежно сыграть. Оказалось, это большая проблема. Все аккордеонисты — народники. Их учат играть так, что само звукоизвлечение не может быть нежным. Даже если аккордеонист захочет, он не сможет так сыграть, просто по привычке.
Я расстроился. Но в какой-то момент зашёл почитать про тот альбом «Мумий Тролля». Группа записывала его в Риге и играл там латышский музыкант. Я начал его искать, и оказалось, что он сейчас читает лекции на TEDx, курсы разные про электронную музыку, и у него куча разных инструментов. Нашел его на фейсбуке, пишу: «Hello, I am musician from Kyiv. I appreciated your talent all those years». Про песню «Мумий тролля» я не упоминал.
Как-то между прочим я спросил: «Не было бы наглостью с моей стороны попросить вас записать мне соло?» И он ответил. Сказал, пришли мне трек и я запишу. А потом добавил: конечно, странно, что ты просишь меня сыграть на аккордеоне, я не делал это уже лет 15. Спустя неделю или две он прислал мне записанное в студии соло на аккордеоне, которое звучит в песне «Сапфiр».
Вспомнила ещё одно «соло». Расскажи про хор в «Plateau», звучит божественно.
Это хор, который мы сделали с Олей Шуровой. Везде её голос.
Ты мотив заранее придумывал или это была импровизация?
У меня была мелодия, которую я напел своим голосом криво-коряво. (улыбается)
Но ты не знал, что это будет хор?
Нет, изначально не знал. Было просто соло голоса. Я вообще думал на каком-то инструменте сыграть, на трубе, например.
Там и правда очень подходящий момент для духовых.
А потом подумал, что можно сделать хор. И как раз написал Оле. Она приехала и говорит: о, круто, я мастер по хорам, потому что часто записываю для Димы (Шурова – ред.). Оля послушала мелодию, и от этой мелодии начала импровизировать.
Очень своевременно звучит, словно ответ женского персонажа на весь текст песни.
У Оли сумасшедший диапазон. Местами она пела очень высоко, порой низко, и всегда круто.
В альбоме в целом появилось больше многоголосий.
Да, причём я хотел ещё больше.
Откуда такой к ним интерес?
Просто как-то надоело слышать собственный голос.
(смеюсь) Божественный аргумент, конечно. А я вот не представляю эту музыку без твоего голоса. Знаешь, по настроению альбом развивается как-то вверх. Где-то к «Моя Каліфорнія» набирает пик, а после меланхолично спускается вниз.
Это естественно получилось. Я не задумывал, что вот здесь у меня будет такая динамика, а здесь другая. Просто расставил, послушал и понял — прикольно.
Альбом меланхолично заканчивается на «Хто прийде».
Я понял это, когда всё уже записалось. В момент расставления треков.
По развитию эта песня могла бы быть и началом альбома. Это добавляет ему целостности, хочется слушать по кругу без остановки.
Я изначально думал поставить последней «Сапфір», как самую спокойную и затянутую песню. Но потом понял, что лучше поставить её в середину.
После «Моя Каліфорнія» она как раз аккуратно и органично меняет ритм альбома. Будто ты дзенский монах, спустившийся c гор, который наконец-то выдохнул. Всё очень выдержанно и спокойно.
По настроению, в смысле?
Да-да.
Может, выйдем на балкон?
Давай выйдем.
Здесь я, конечно, спрашиваю у Дани, откуда в тексте война. «Сам не знаю», — отвечает он. Я предполагаю, что её можно воспринимать и буквально, а с другой стороны, эта война — очень простая метафора всех конфликтов, которые происходят внутри человека, с самим собой и людьми вокруг. Кто скажет, когда что-то изменится?
Даня задумывается и говорит: «Возможно. Первой в голову вообще пришла фраза /Хто прийде сказати, що тебе вже нема/. Но петь эти строчки было страшно, захотелось отойти чуть дальше, сделать единичное более общим». Когда мы возвращаемся к прежней линии разговора, спрашиваю о переменах в звучании Blooms Corda.
В этом альбоме чуть ли не впервые я слышу, что ты используешь процессоры к гитаре.
Да, обычно я играю «на чистом». Это такой мой термин. Когда настраиваю гитару перед концертом, и звукорежиссёр или техник сцены рассказывает, где подключать какие-то педали и эффекты, я всегда говорю ему: «Не-не-не, я играю на чистом». Но в этом альбоме я почти на каждую гитару набрасывал эффекты.
К середине я даже удивилась, услышав акустическую гитару.
Кстати, с этой гитарой интересная история. Её звук в песне взят из демки. У меня была гитара Takamine с нейлоновыми струнами, на которой я записал большое количество песен, потому что она лёгкая и её можно везде с собой брать. На ней же я записал первую версию «Вечірки на одного». Потом летом был концерт Radiohead во Флоренции, и я, чтобы купить билеты, продал эту гитару. Когда вернулся, нужно было переписать инструменты, и мне стало так жалко, что это последняя запись этой гитары, что я решил оставить её такой, как есть, просто для себя.
Она звучит там идеально, очень расслабленно. Прямо пальмы, солнце, пляж. Вообще, как я помню, ты из альбома в альбом всё пытался уйти от игры на гитаре. Но всё ещё с ней.
Да, у меня есть мечта полностью избавится от неё.
Как мне кажется, отход от игры «на чистом» — это часть большого плана уйти от гитары совсем.
Возможно. Но и в целом, мне стало интересно попробовать понабрасывать какие-то эффекты, которые используют, например, Мак ДеМарко, Коннан Мокасин. Психоделические такие.
Их звук в принципе строится на искажённости.
Когда я подсел на Коннана Мокасина, стал читать о нём, оказалось, что до всей этой популярности он полжизни играл какой-то блюз. Но потом его переклинило, и он по сути создал собственный стиль.
С помощью музыки мы пытаемся наделить привычную офисную жизнь, этакую восьмичасовую уютную чашечку с чаем, несвойственной ей функциональностью
Я хотел ещё больше многоголосий. Просто как-то надоело слышать собственный голос
Кстати, про ДеМарко. Когда он выпустил свой альбом «This Old Dog», ты почти сразу сделал кавер на одноимённую песню, причём на украинском — почему так?
Эта песня засела у меня в голове, а потом я осознал, что напеваю её уже на украинском, первые пару строк, причём близко к смыслу. Стало интересно перевести её всю.
Что ещё недавно слушал?
Новый альбом Ленни Кравица. Предыдущий был немного скучноватый, а этот мне очень нравится. А ещё я подсел на Мака Миллера. Ну, а потом он естественно…
…естественно.
Да, умер как раз на пике моей восхищённости.
А на голос или на музыку подсел?
На всё. Я давно так не вникал и не слушал рэп, но он прямо зацепил. Его последний альбом для меня, наверное, лучший в этом году, потому что там нет ни одной лишней песни. По предыдущим альбомам очень видно, как он к этому шел. Я, кажется, уже всем надоел этим альбомом, постоянно слушаю. Просто говорю на третьем такте песни «What’s The Use»: «Посмотрите, какой тут басок!» И мы уже напеваем этот басок. Именно не текст песни напеваем, а басок. (смеётся)
А ещё я никогда не был фанатом Принса, но недавно вышел его посмертный альбом «Piano and a Microphone 1983». История в том, что после смерти осталось очень много архивных записей, которые он делал всю жизнь, и на одной магнитной кассете нашли запись, где он просто играет на пианино и поёт. Там ничего объективно особенного не происходит, но меня зацепило. Там даже качество записи местами прыгает, поскольку непонятно, как это всё записывалось, но есть ощущение, словно ты один дома, в душе, поёшь — высокий уровень искренности. И я как бы понял, почему он такой крутой.
Кроме явных связок с другими музыкантами, в твоей музыке очень много от литературы. Если говорить о новом альбоме, то это всё-таки сборник рассказов или большой роман? Это истории о нескольких людях или одном персонаже?
Кажется, это даже не сборник рассказов, а обрывки от них, в которые вписаны разные люди, а местами, конечно же, и я сам.
Кто такой Кодзуро?
Это выдуманный персонаж. Я не был уверен, существует ли такое имя.
Разузнал?
Да, погуглил. (улыбается) Узнал, что есть даже такой аниме-герой — Кодзуро. Я просто шёл по улице и вдруг подумал: Кодзуро. Сам не знаю, почему это имя. Позже я скинул группе послушать финальный вариант альбома, и прошло несколько репетиций, прежде чем я понял, что никто не знает, что такое хикикомори.
И как же ты объяснил это в двух словах? Это же огромное явление.
Очень скомкано. Как странное расстройство — хотя не до конца и ясно, расстройство это или нет — когда человек не покидает свой дом, и так живёт годами, десятками лет. Причём, насколько я знаю, это чисто японское явление. Наверное, чтобы как-то ярче прочувствовать жизнь хикикомори, стоит посмотреть фильм Пон Чжун Хо «Токиотрясение» из альманаха «Токио!» 2008 года.
Обычно, этому явлению придают негативный оттенок, вроде «вот, человек всю жизнь сидит дома, никуда не выходит».
Да, мол, он паразит… Но вот эта короткометражка очень милая.
Недавно в интервью ты сказал, что это первый альбом, после записи которого ты почувствовал, что он уже не твой, что он начал жить своей жизнью. Как думаешь, это связано с тем, что ты не сам его сводил?
Хм. Думаю, частично связано, да. Но в большей степени новый альбом, видимо, просто выполнил свою функцию — вобрал в себя то, что меня волновало.
Чем в целом для тебя стало это время между «Gigotosia» и «Fog Lavender»? Такое молчание — это же своего рода тоже побыть хикикомори в мире музыки.
Побыть хикикомори — то, чего мне хотелось в этот период. После презентации прошлого альбома у меня на полгода отпало желание записывать. Остальные полтора случались то новая работа, то слегка кочевнический образ жизни, то ремонты, то неприятности с близкими — словом, всё, что творчества не касалось, но и не давало ему продышаться. В итоге я старался ловить момент. Например, есть два свободных часа — надо писать вокал.
И если возвращаться к моей метафоре спустившегося с гор дзенского монаха: вот выпустил ты альбом, отыграл концерт — чувствуешь, что наконец-то выдохнул?
Мы вчера с Андреем, барабанщиком, как раз обсуждали, что до сих пор по инерции приезжаем вечером домой и думаем: так, когда репетиция? А, стоп, уже всё! Так что этот выдох длится постепенно. А вообще ещё во время записи начали появляться новые идеи и наработки, к которым хотелось бы приступить.
Кажется, этот альбом — даже не сборник рассказов, а обрывки от них, в которые вписаны разные люди, а местами, конечно же, и я сам
Подписывайтесь на наш канал в Telegram. 
