Разные поколения, разная музыка — казалось бы, что объединяет электронную группу «Вагоновожатые» и рокеров SINOPTIK кроме того, что их относят к «новой украинской волне»? Для начала то, что они отыграют концерты в Киеве в один и тот же уикенд: 3 декабря «Вагоновожатые»
презентуют в Atlas мини-альбом «Стартап молодость», а 4 декабря SINOPTIK
отметят в Sentrum финал знакового для них года. Мы предложили предводителям групп — Антону Слепакову и Диме Синоптику — встретиться в кафе Living Room на Подоле за чашкой кофе и посмотреть, что из этого получится. Так мы открываем новую рубрику, в которой музыканты берут интервью друг у друга.
(разговор задался не сразу — незнакомый мужчина требовал внимания и норовил подсесть третьим; когда он удалился, это и стало завязкой беседы)
Слепаков: Время какое-то странное, в воскресенье я просто шёл через полосу препятствий. Постоянно кто-то возникал на пути как в компьютерных играх, хотя я в них не играю. Сначала гопник, я с ними не общался уже лет 20. Все эти «я недавно откинулся, я бы мог сейчас тебя…» Думаю, чёрт, мне столько лет, а выслушиваю то же, что и 25, 30 лет назад.
Синоптик: Ну смотри, мы встретились, теперь вся херня закончится. Мы вот ездили в Ужгород, к нам под клубом днём подошли ребята: «А шо за группа?» — «Sinoptik» — «Ну так мы ж зайдём, да?» — «80 гривен вход» — «А шо, нам просто так не?» — «А вы кто?» — «Та мы охрана» — «Охрана чего?» — «Всего!»
Слепаков: О гастрольных историях можно отдельную книжку написать, когда-нибудь займёмся.
(Антону и Диме принесли кофе)
Синоптик: Я здесь впервые, интересно.
Слепаков: Легендарное место, я здесь однажды встретил волшебника. А Panivalkova здесь делала сессию звукозаписи.
Синоптик: У нас в Донецке было такое культовое место, «Ракета», правда, не в центре.
Слепаков: У вас и сейчас «Ракета».
Синоптик: Прикинь, да? Переехали в Киев и репетируем на базе с названием «Ракета».
Слепаков: И мы там же. Нам не нужно репетировать регулярно, но иногда арендуем время. А на крыше базы видел что?
Синоптик: Нет.
Слепаков: Кабина грузовика.
Синоптик: Ты закинул?
Слепаков: На третий этаж краном? Нет. Причём кабина периодически появляется и исчезает. Из музыкантов редко с кем на этой базе пересекаюсь, но иногда слышу, как за стенкой играют каверы.
Синоптик: А вот как ты думаешь, «Вагоновожатые» — одиночки в украинском шоубизнесе?
Слепаков: В принципе, да. Наверное, для меня это ещё и карма со времён прошлой группы. «Грузовики» тоже нарочно ни от кого не закрывались, но держались особняком, вне тусовок. Честно скажу, мне чрезвычайно тяжело общаться с музыкантами. Не очень хорошо умею поддерживать разговоры о педалях, марках комбиков, железе, процессорах, цифровых конвертерах, о чём там ещё. Меня эти разговоры сразу утомляют. С другой стороны, когда музыканты говорят не об этом, а о каком-то досуге… Помнишь фестиваль «Импульс» в Безлюдовке?
Синоптик: Да.
Слепаков: Мы тогда были в одной гримёрке с O.Torvald.
Синоптик: Нормально погорели.
Слепаков: Честно, мучился очень сильно. Территория далеко от Харькова и нужно было долго ждать транспорт, я уже и выходил из этой гримёрки, и возвращался, переживал, что не могу вклиниться в беседу. Приехали настоящие rock stars со своей свитой, вся палатка ходит ходуном, но я не смотрел тех сериалов, которые они обсуждают, не пью те напитки, которые они пьют, не смеюсь над теми шутками, над которыми они смеются с девушками их возраста. Даже обидно немножко. (смеётся) Зато встретил пару знакомых у палатки с чаем. Этот эпизод показывает, насколько тяжело музыкантам быть в одной тусовке. Не представляю, как существовали в советские времена все эти рок-клубы, как музыканты собирались вместе, что они делали.
Синоптик: Мне кажется, они бухали.
Слепаков: Ну да. Тусовались. Наверное, чтобы все объединились, нужен подходящий момент, когда всё совпадёт и паззл сложится.
Синоптик: Те времена я не застал, но вспоминаю, как начинал вливаться в музыку в конце 90-х в Донецке — тогдашние сейшны были печальными, точно не хотел бы вернуться.
Слепаков: Вообще возвращаться к чему-то — не очень понятное занятие, нужно всегда смотреть вперёд. Те вещи были интересны в то переломное время свободы и враждебных вихрей.
Синоптик: Точно. Помню, пришёл послушать грандов донецкого рока «Телеграфная дорога», постоял, посмотрел, что все вокруг упоротые, и понял, что не моё. С тех пор перестал появляться на движухах. А сейчас вроде и хочешь пообщаться с другими группами после концертов, но устаёшь.
Слепаков: А ты застал времена «Красной Шапочки»? Я много о ней слышал.
Синоптик: Я о ней и говорю. Кинотеатр детского кино «Красная Шапочка». Я придираюсь, но на самом деле там проходили крутые для того времени сейшны, и место нагремевшее. Группы «Телеграфная дорога», «Блзинецы» или, например, KosmoZoo — я был ошеломлён тем, как они играют.
Слепаков: Помню, там играл Игорь Тарнопольский (ныне менеджер Джамалы – прим.ред.). И Корней (гитарист, позже работавший с Земфирой – прим.ред.).
Синоптик: Да, да. Помню, как летом на День молодёжи на площади Ленина поставили сцену и там KosmoZoo так круто играли, не какой-то олдскул, а что-то совершенно новое для меня. Это был где-то 2000 год и мой 11-й класс. Ещё помню, как спросил у их участника Макса Шевченко с какого альбома начать слушать Radiohead. Он ответил: «Слушай “OK Computer”, но будь готов, это изменит твою жизнь навсегда». Так и случилось. Или, кстати, как-то в интернете через допотопный модем включил американское радио, на котором крутили в фиговом качестве новую музыку, и услышал такую группу, просто капец. Ждал, пока их поставят снова, и на второй раз объявили: «This is the new song by Muse called “Bliss”». Скачал песню, прокрутил раз десять, а потом купил диск, мы с отцом его слушали и улетали. Жаль, что такие эмоции редко повторяются.
Слепаков: Видишь, вы растёте на независимой музыке. Люди моего поколения слушали всякие ВИА, подделки под западный рок. Припудренные под советскую песню, но с квадратами, размерами, задатками хард-рока, экспериментального рока. Как группа «Горизонт», эдакий Pink Floyd из Горького.
Синоптик: Ну, начинал я с Led Zeppelin, это была группа моего папы.
Слепаков: Сегодня, конечно, музыки стало гораздо больше и доступ к ней такой простой, что даже скучно.
Синоптик: Зато всё возвращается к тому, с чего начиналось. Когда артисты постоянно выступали и выживал тот, кто интереснее живьём.
Слепаков: Альбомы и выступления — вообще параллельные реальности. Частая ошибка, когда человек говорит: «Слушал вас на концерте — вот это да, в записи не то».
Синоптик: У нас то же самое.
Слепаков: И он не понимает, что в это понятие вкладывает целую гамму чувств. Он стоит в зале со своей девушкой, из колонок валит. Человек съедает таблеточку плацебо и думает: «Вау, какая группа, где их диск». Приходит домой, слушает — не то. На девушку смотрит, а она: «Да, знаешь, мне что-то тоже уже не очень нравится». Ты всё равно никогда не запишешь так круто, как играешь на концерте. В конце концов, артист же тоже это всё испытывает, видит этого человека, его девушку, как они верещат, и с дополнительным драйвом поёт в микрофон. Я вот думал, первый альбом Rage Against the Machine записан невероятно драйвово, пока не посмотрел диск с их живым шоу.
Синоптик: Живьём всегда по-другому.
Слепаков: В каком-то смысле альбомы — как фотографии, запечатлевают моменты, когда эти песни игрались и было круто. Со временем ты пересматриваешь фотографии, чтобы вспомнить. Или слушаешь альбомы.
Синоптик: Именно поэтому мы стараемся долго с альбомами не тянуть. Важно не дотошно качественно записать, а запечатлеть эмоцию. Сделал — выпустил. А дальше пусть люди решают.
Слепаков: Сколько времени у вас ушло на последний альбом?
Синоптик: Полгода. А у вас на новый EP?
Слепаков: Полгода. Если брать написание, репетиции, запись, сведение, мастеринг, причём очень неторопливо. Мы, как и вы, не скреплены контрактами, никто не пинает. Были разговоры, чтобы выпустить его на виниле, но оказалось мало времени звучания, для пластинки нужно ещё семь минут. Думали уже какую-то фигню дописать на оставшееся время, но решили: чего мудрить, спешить.
Синоптик: А ты слушаешь собственные альбомы?
Слепаков: Да. Перед концертами это удобно, чтобы выучить новые тексты. Я за последние годы написал столько длинных текстов, что уже не вмещаются в голове, обязательно что-то забываю. Но в целом за время записи и сведения ты столько раз это слушаешь, что нескоро захочешь вернуться. То есть, наш дебютный ЕР и альбом «Wasserwaage» я не слушал с момента публикации. Надо будет, ради интереса. А ты слушаешь своё?
Синоптик: Да, но тоже спустя время, потому что свожу всё сам и успеваю наслушаться. У меня внутри ещё и постоянная борьба: не могу определиться, как больше нравится, более олдскульно и грязно или более современно. Хочется сделать что-то между. В итоге записанное обычно слушаю с мыслями, мол, Димон, неплохо, нормально, успокойся.
Слепаков: А я научился не вздрагивать, когда друзья слушают нашу музыку в машине. Раньше было тяжело. Для них ведь это просто песни, как любые другие, а я много лет не мог воспринимать своё творчество как музыку, мне казалось, что всё равно слышно, что это ненастоящая музыка, а просто вот эти ребята записали. Вокруг же столько разного и впечатляющего. Например, на фестивале Respublica в этом году я был сражён питерской группой Shortparis. Ничего не ожидал, просто прогуливался, вижу — на сцене люди, точно нездешние, но откуда, из какого-то берлинского сквота? А потом между песнями промелькнула русская речь. Вот так, чтобы я с раскрытым ртом слушал какую-то группу, в последний раз у меня было лет 15–20 назад. Удивительно, что на этом выступлении я встретил всех своих коллег. Крайне редко бывает, что нам всем троим нравится что-то одно, но дело не в этом. Люблю, когда умеют поразить, зацепить.
Синоптик: Вот кстати об этом, хочу с тобой посоветоваться. На концертах я всегда мечтаю воплотить всё мегапафосоно. Не золотой унитаз, конечно, но крутое шоу. Мне очень нравится, как сделал Амон Тобин с кубами, наш барабанщик мне показал. На концерте в Sentrum мы решили не заморачиваться видеорядом, а сделать только крутой свет, взяли человека, его зовут Дмитрий Годыненко, он приходит к нам на репетиции, прописывает какие-то штуки. Вот как ты думаешь, это правильное решение?
Слепаков: Может быть. Я вижу вашу музыку как две сомкнутых вилки 70-х и 90-х, исключая другие десятилетия. Вы взяли много энергетического психоделического грува и эпоху гранжа. А эти группы в большинстве своём с визуальным шоу не заморачивались. Со светом — да. Это моё видение, может, ты меня поправишь и расскажешь о 80-х и 2000-х?
Синоптик: Я с тобой всё-таки соглашусь. Но контакты ребят, которые делают вам видеоряд, всё равно попрошу. Хочется масштаба. Я вот при работе над альбомом дико захотел хор. Звоню басисту, говорю: «Димон, нашёл хор, идём записывать». А он: «Засунь свою шашку обратно, давай просто споём несколько раз и пустим в несколько слоёв».
Слепаков: Можно спеть втроём и размножить, но вы же не добьётесь той краски, которую даст хор. В конце концов, хор — это другие люди. Не покуришь перед ними, не матернёшься. Если хочется хор — нужен хор. Помню, когда мы с «Грузовиками» писали альбом «Ещё маленький», я придумал, что нам для достижения определённого звука барабанов нужно записать их в жестяном объёме. Всех замучил, все говорили: «Антон, уймись». Была идея писаться в грузовом контейнере, чтобы всё грохотало. Нашёл начальника питерского порта, который обещал предоставить контейнер, но сорвалось. В итоге решили в студии развесить вокруг барабанов листы кровельного железа. Специально для меня звукорежиссёр вместе с покойной рок-звездой Рикошетом, культовым питерским персонажем, запёр железо на четвёртый этаж, мы пришли на запись, барабанщик сел играть — и я врубился, что никакой разницы нет. Конечно, мы эти листы всё равно применили, я пару раз в них жахнул в каких-то песнях, но даже не помню, в каких. А тогда мне казалось, что это дико важно.
Синоптик: Надо переслушать и обязательно найти.
Слепаков: Меня больше насмешило другое. После записи эта жесть там так и осталась, потому что тяжёлая. И звукорежиссёр рассказал, что после нас писалась какая-то известная питерская группа — то ли «Алиса», то ли «Король и Шут», не помню — и их звукорежиссёр тоже расставил листы жести, мол, ребята же так делали, может, так круче. Думаю: «Боже, один больной придумал, другие повторяют». (смеётся)
Синоптик: Оказывается, вы такие, как я и думал. Не зря, когда «Грузовики» приезжали в Донецк, вся наша музыкальная элита с придыханием говорила: «Да, они приезжают!»
Слепаков: Я почему-то раньше был очень заморочен на таких нюансах записи. Недавно готовился к неожиданному реюниону «Грузовиков», слушал старые альбомы — уже и забыл, сколько там шумов, улиц, лифтов, неожиданной перкуссии.
Синоптик: Сейчас такого нет?
Слепаков: В «Вагоновожатых» есть два серьёзных идеолога звука, с которыми тяжелее договориться, да и не хочется. Есть строгое разделение кто за что отвечает, я могу высказать какие-то пожелания, но меня, как правило, не слушают. Например, в песне «Старость» раньше был другой кусок, я говорил: «Блин, ребята, мне кажется, прошлая версия душевнее». А они: «Да ну, сейчас лучше». На этом всё и закончилось. У меня нет жадности, эгоцентризма, я не говорю «нет, я должен обязательно вернуть всё назад, я сделаю так, чтобы они меня услышали». С годами это уходит. Вообще коллективное творчество — это непросто. В прошлой группе мне разрешалось практически всё и я в эти игрушки наигрался. Просто половине группы было не то чтобы пофигу, но они молчали. Говоришь: «Как вам с листами жести играть? Или вот, смотрите, детские игрушки». А они: «Ну если тебе нравится, делай». И ты на них уже не полагаешься, ты сам по себе. Скажем, надо мне в песне «Уткик» записать две пластмассовых утки. Звукорежиссёр часто смотрел на меня как на человека из сумасшедшего дома. Приехал он своих пластмассовых уток записывать.
Синоптик: Слушаю тебя и понимаю, что это обо мне. Церковный хор, блин.
Слепаков: Да запиши ты церковный хор в следующий раз, обязательно. Это будут воспоминания на вес золота для твоих мемуаров.
(Допив свой кофе, а потом ещё один, Антон и Дима пожали друг другу руки и разошлись каждый по своим делам. До концертов оставались считанные дни)
Фото: Евгения Люлько
