Катерина: Да.
Группа «её» назначила встречу в McDonald’s на Лукьяновке. С тех пор, как Катерина Офлиян (вокал, тексты, музыка), Игорь Бирюченко (барабаны, продакшн) и Захар Борисенко (бас) объявили первый сольный концерт, они каждый день репетируют в здании по соседству и раздают интервью одно за другим. «Это наша переговорка», — говорит Катерина и показывает на высокий стол, окружённый стульями. Рядом с одной стороны малыш безразлично уплетает хеппи мил, с другой хохочет группка студентов с картошкой фри. Быстрый ритм жизни, ускоренная речь, всё на бегу. Кто эти ребята, какие у них амбиции, станет ли их музыка такой же одноразовой, как бумажная посуда в фастфуде? В такой обстановке мы и начали разговор.
В этом году интервью с вами начинаются одинаково, все спрашивают, как и почему вы из группы deliKate превратились в «её». Вы отвечаете, что выросли, стало тесно, захотелось нового — но это же отговорки. Вот смотрите, вышла изящная песня deliKate «Марина», посвящённая маме — трогательная история — вы говорили, что есть восемь-десять песен для следующего альбома, что хочется чего-то другого, грязного, но до этой грязи вы не доросли, не получается. А после недолгой паузы появилась разнузданная песня «Хавьер». Резкая перемена, согласитесь. Такое чувство, что во время паузы случился поворотный момент.
Что это за момент?
Катерина: Я достигла своего дна. В чём была главная проблема группы deliKate: какие музыканты в ней играли, таков был и её стиль. То есть, появился Фима Чупахин на клавишах — и песни стали такими, как «Марина». Мы за «Марину» боролись, она вся лоскутная. Там есть басовая партия, Фима сказал, что инструмент не строит, а я ответила, что мне чхать. Это была последняя стадия. Я решила, раз мне ничего не нравится, а сама ничего не предлагаю, то лучше уйти из музыки. Психанула. А потом подумала: у меня же есть программа Cubase и, может, даже вкус. Попробую сделать всё сама как хочу, без Фимы и Игоря. В этом принципиальная разница, сейчас вся ответственность за аранжировки — на мне. И отчасти на Игоре, так как он ставит звук.
В наше время в музыке, как и в кино, ускорился монтаж. Достаточно послушать последний альбом Flying Lotus
Поменялись же не только аранжировки, но и посыл — в deliKate не было столько феминизма, почти воинственного. Почему он появился именно сейчас?
Катерина: В deliKate я придумывала тексты к уже готовым инструментальным зарисовкам, настроениям. А характер музыки очень влияет на то, о чём поётся. Не могла я в нежную «Марину» вложить слово «блядь» или «жопа». А теперь я сама задаю ход мыслей. Поэтому позволяю себе «плевать в лицо» и в текстах, и в музыке. Это же только внешне выглядит так, что вышла «Марина», а следом сразу «Хавьер», а на деле я долго устраивала ребятам встряски, говорила, что музыка — это не моё, приходила на репетиции мёртвая, ничего не происходило внутри. Мы только назывались музыкантами, а сами ничего не делали. Фима приезжал из Нью-Йорка наскоками на две недели, а что можно сделать за такой срок, музыка же должна созреть, накопиться. К тому же, Фима играет не так, как звучит моё время.
А как звучит твоё время?
Катерина: В моё время в музыке, как и в кино, ускорился монтаж.
Игорь: Достаточно послушать последний альбом Flying Lotus.
Как долго продолжались встряски в deliKate?
Катерина: Два года.
И ты два года без энтузиазма продолжала тянуть группу, потому что…
Катерина: Боялась.
Что в итоге дало уверенность в себе?
Катерина: Чувство неудовлетворения стало сильнее страха. Тогда я поняла, что надо плюнуть на всё, особенно на тех, кто держит тебя за горло. У меня давно были заготовки на диктофоне, но я не понимала, что станет моим инструментом, на чём я могу воплотить их так, как мне нравится, сделать это оригинально, потому что просто ля-ля-фа-фа, 58-ая daKooka и Pianoбой или 84-ая Земфира никому не нужны. Когда я добралась до Cubase, то поняла, что можно всё.
Сейчас вы работаете в новом для себя темпе, монтаж ускорился, как ты сама сказала, даже в Киев переехали. Какие ощущения, вы адаптировались?
Катерина: Нам не нужно адаптироваться, это как раз наш темп. В Харькове нам приходилось себя тормозить, только разбежишься — сразу споткнулся. Всё дело в окружении: там музыканты пока соберутся, подумают, сделают демо-запись, мы её послушаем, а теперь давай, наверное, дунем и концовку… концовку… переделаем. Поэтому мы с Игорем и остались вдвоём — я заебалась ждать каких-то дятлов, пока они что-то родят. У всех сумасшедшие планы, но никто ничего не хочет делать. А сделать нужно всего два дела — записать демку, записать нормальную версию. Чем больше мы с Игорем зависели от других людей, тем медленнее двигались. Когда мы начали «её», я сказала Игорю: «Не хочу больше ни от кого зависеть, даже от тебя, поэтому если ты тормозишь, не успеваешь — я ищу кого-то другого». Моей реализацией никто кроме меня не займётся. Отсюда и пошла тема свободы, феминизма, о котором ты говоришь. Ну а Захар к нам уже сам прибился.
Захар: Вообще-то пришли ко мне домой и предложили.
Катерина: Да, но предупредили, что если не будет выгребать — тоже вылетит. Ещё ни разу не подвёл. Потому что такой же дурачок, как мы.
Игорь: Конечно, хочется большую группу, с бэк-вокалами, трубами.
Катерина: Но приходится выбирать, либо ты здесь и сейчас выпускаешь то, что хочешь, либо ещё год всех ждёшь. Как только ты подключаешь ещё каких-то людей, происходит именно так. Адекватных музыкантов мало и у них миллион проектов, а я не хочу, чтобы для участников мой проект был «одним из». Он должен быть одним. Конечно, в идеале мы хотим, чтобы было восемьдесят человек на сцене и всё живьём.
Любое искусство — это акт. Это когда ты раздвинула ноги и в тебя вошли
В вашей музыке стало больше вызова, а вот лиричность ушла совсем. Вам не кажется, что создавая такого радикального антагониста для группы deliKate, вы снова себя ограничиваете?
Катерина: Лирика стала мне скучна, я прозанималась этим пять лет, поняла, как это всё работает. Я не чувствую, что в чём-то себя ограничиваю — могу, например, придумать дурацкий бас, а вот парни меня с ним ограничат.
Как им это удаётся?
Катерина: Они говорят: «Та ну, это по-советски». Я говорю: «Похуй, делай!» А они хитрят и всё равно делают фирму, я же не слышу разницу. Про любовь написала пару новых песен, но это уже не девчачьи чувства, а взрослые.
Я теперь мыслю проектно: когда группа «её» перестанет срабатывать, когда это перестанет бурлить, кипеть, выходить потоком, то и держаться за такую группу нечего, стоит уйти в другую плоскость. Сейчас нас прёт, и меня, и Игоря, без которого «её» тоже не будет, в нашей группе важны его замесы на барабанах и особенное понимание звука. Я не нахожу аналогов нашему звучанию.
Игорь, что в студийном процессе делает звучание «её» таким, как вам кажется, особенным?
Игорь: Я просто насрал на все правила. У меня есть технический опыт, я долго придерживался правил, классических подходов, а теперь нарочно их нарушаю, делаю всё наоборот. Потому что не важно, как ты это сделаешь, главное, чтобы это звучало.
Катерина: Всю классику мы прошли в deliKate. Игорь со своими комментариями в духе «нет, микрофоны так не ставят».
Игорь: Все ведь используют одинаковые инструменты, одни и те же барабаны, плагины, эквалайзеры. Просто у нас свой набор референсов по звучанию и свои уши, которые примерно понимают, что можно смело покрутить так, как это обычно крутить нельзя. Например, закомпрессировать инструмент так, что пиздец, не догадаешься, на чём это сыграно. Поэтому я не фанат дорогих инструментов, гораздо важнее, какой звук ты можешь выжать.
Катерина: Когда мы играем на фестивалях, Игорь — второй, если не первый барабанщик из всех, который настраивает барабаны. Ведь у каждого барабана своё звучание, нота.
Игорь: На одном фестивале попросил звукачей заглушить бас-бочку, найти плед или подушку, а они отвечают: «Та зачем, звучит же отлично, остальные не жаловались».
Как саунд-продюсер ты работаешь только с «её»?
Игорь: Сейчас — да, но есть куча предложений, над которыми думаю.
А как барабанщик?
Игорь: На свою голову подписался в проект Евы Бушминой. (экс-участница «Виа Гры» записала под именем LAYAH альбом, который мы обозревали в сентябре – прим.ред.)
Почему на свою голову? Песни и аранжировки неплохие.
Игорь: Затратно по времени и не особо интересно. Это не о музыке.
Катерина: Пластиковый мир с пустыми головами.
Игорь: Но это интересно в плане денег. В любом случае, надеюсь, последний раз попадаю в такую историю. Хотя иногда мне становится тесновато, если параллельно с основным проектом я не занят чем-то ещё. Вот Bahroma предложила записать им альбом. Думаю.
Катя, вернёмся к тебе. Ещё один нерешённый для меня диссонанс. Ты говоришь, что в новом проекте нашла себя. А в описании концерта есть обращение к слушателю: «песни про тебя». Как это связать?
Катерина: Я стараюсь писать о людях, которых знаю. У нас короткие песни и месседжы, событийная склейка, потому что так я вижу окружение, в котором нахожусь. Оно фрагментарное, поверхностное, хватает быстро и много.
Человек не задерживает внимание на чём-то дольше, чем на полминуты. За это время нужно схватить его за горло, иначе он пролистает ленту дальше
Музыкант должен париться по поводу каждой секунды в песне, что там в этот момент происходит. Для меня это наглость, когда молодые неизвестные чуваки, к которым ещё нет кредита доверия, позволяют себе вступительную часть на восемь минут, в которой ничего не происходит, четыре квадрата одинакового проигрыша по кругу. Каждое мгновение должно случаться что-то новое, а если не случается, то этот кусок вырезают и начинается следующая часть. Жизнь короткая, смыслов вокруг вроде бы и много, а на самом деле мало, и хочется тратить время на что-то стоящее. Как в фильмах — сценарий строится так, чтобы в каждой сцене зритель узнавал что-то новое о сюжете, персонажах. Хотя в концертной программе, которую мы сейчас готовим для сольника в Atlas, мы позволили себе немного растянуть шаманство.
Концертная программа ориентирована на час?
Катерина: Не больше.
Перед следующим вопросом напомню, что о вас говорят медиа. «Безусловно главный прорыв и лучшая группа в стране в этом году. Недосягаемый уровень для многих ветеранов», — Ярослав Лодыгин, радио «Аристократы». «Одна из самых оригинальных групп, появившихся в Украине за последние годы», — Vogue.ua. «Ломаные ритмы, блуждающие семплы труб и госпел-песнопений, монотонный бас, а поверх — Офлиян с вокальными пируэтами в духе то Бьорк, то Пи Джей Харви», — Афиша.ру. Что вы чувствуете, когда я это цитирую?
Катерина: Мне не нравится про монотонный бас, это несправедливо.
А в остальном — гордость, страх, смущение?
Игорь: Диссонанс. Какой-то шум вокруг нас вроде есть, а выхлопа я не понимаю, потому что так же сижу дома, делаю те же треки. Всё усложняется, а обстоятельства не меняются. Поэтому мы очень ждём концерт в Atlas.
Допустим, спустя год вы будете так же сидеть дома и делать те же треки. Вы разочаруетесь?
Катерина: Конечно. В таком случае мы будем делать другой проект и, может, не с этой аудиторией. Я считаю, что проблем в группе «её» нет. Она имеет право на слушателя. То, что мы — не стадионная группа, это я прекрасно отщёлкиваю. Но то, что мы заслуживаем свои 20–30% аудитории — это я тоже отщёлкиваю.
20–30% от стадиона?
Катерина: Вот именно. А если будет пятьдесят человек, из которых четверо — наши мамы, то меня это не устраивает. Значит, слушателям не нужен такой проект, они ещё заняты этими бритпоповыми мальчиками, которые еле-еле переходят на украинский язык, и то на патриотической волне. Не та мотивация заниматься украинской культурой, это нечестно и лично меня оскорбляет.
Если «её» провалится, значит, мы как общество ещё на том уровне, когда говорят: «Вау, сделал классно как Фаррелл, не отличишь», «Это ж наши чуваки, прямо как Бэк». Мы такой продукт делать точно не будем, потому что там его уже сделали, и он отличный, получше всех наших Манекенов. The Maneken стильный, но я не вижу смысла закидывать его себе в плеер, если я могу закинуть Джорджа Майкла, Принса и самых красивых мужчин мира, и они будут трушнее, потому что сделали это в 92-ом году. Я смотрю кого у нас сейчас любят и по каким критериям определяют классность группы. Это всё не музыкальные критерии. Вот была группа «ВВ», состоявшиеся фрики — это круто. Были «ИДМГ», сейчас есть «Вагоновожатые» — громкие, странные чуваки. Dakh Daughters — сумасшедшие, в сентябре на Гогольfestе полная площадь слушала их с открытыми ртами.
А даже если всё с группой «её» сложится, мне всё равно интересно поработать с заграничной аудиторией, понять, как всё устроено там. В этом плане «ДахаБраха» очень вдохновляет: они ни в чём себе не изменяют, являются абсолютно украинским продуктом, при этом музыкальные, новые, интересные миру.
The Maneken стильный, но я не вижу смысла закидывать его себе в плеер, если я могу закинуть Джорджа Майкла, Принса и самых красивых мужчин мира, и они будут трушнее, потому что сделали это в 92-ом году
Вот кстати о работе с заграничной аудиторией. Вы же подаётесь на украинский отбор «Евровидения». Песню ещё никто не слышал, но подмывает о ней поговорить.
Катерина: Давай.
В основу песни «Kateryna» легла одноимённая поэма Шевченко, которая актуальна сегодня: там и критика зажиточности правящих верхов, и феминизм, и украино-русский конфликт. Хоть что-то из этого осталось в песне?
Катерина: Нет, мы её упростили и сделали ироничную версию, направленную на сочувствие к главной героине, которая доверилась симпатичному парню с симметричным лицом и теперь она «poor little Kateryna».
Раз уж вы привязываете песню к поэме, многие всё равно вспомнят строчки «кохайтеся, чорнобриві, та не з москалями». Есть же много СМИ, которым только дай повод. Ты готова к тому, что песню могут воспринять как политическое заявление?
Катерина: В искусстве моя задача — создать. Как это воспримут — меня не касается. «Kateryna» — это история о феминизме, выборе, свободе. Мне бы не хотелось, чтобы опять проводили параллель с Украиной и с тем, какие мы все здесь несчастные, нас оплодотворили и бросили. Мы должны перестать так смотреть на себя. У меня в тексте «nothing’s right, but you will survive». Надо отказываться от того, что мы «ще не вмерли», что нас ещё не добили, а то это превращается в стиль жизни. Неправильная основа. Я за то, чтобы в основе был юмор, он ведь у нас тоже есть в культуре, «Кайдашева сім’я» и прочее. Нужно проще относиться к себе.
Вот круто же, что у нас снова будет «Евровидение». Но если опять, как мы любим, все продукты из холодильника и все запасы вывалят на стол, чтобы показать чужим людям какие мы богатые и классные, а потом год голодать — пусть лучше мы эти деньги перемутим, сделаем под шумок дороги, гостиницы. В общем, хватит заниматься ерундой.
Немного лукавишь. Группа «её» зависит от отклика слушателей, но как воспримут песни — тебя не касается.
Катерина: Я буду рада любому отклику, даже если люди поймут не всё, но не стану разъяснять смыслы. Для меня любое искусство — писать, снимать, выступать — это акт. А акт — это когда ты раздвинула ноги и в тебя вошли. Это действие. А пока твоя песня просто лежит в студии, её не существует.
Каковы ваши амбиции на «Евровидении»? Показать песню аудитории украинской, мировой, победить?
Катерина: Показать песню украинской аудитории. Для нас это канал связи. К тому же, наше участие в отборе ещё под вопросом.
Игорь: Быть главными от Украины мы не готовы, это другая работа, большие затраты энергии.
Катерина: У Джамалы просто стальные яйца, потому что петь восемьдесят раз одну и ту же песню, когда на тебя все смотрят и нельзя слажать не одной ноты — это уже соревнование, бег. Это не выйти и кайфонуть от того, какую ты классную вещь написал.
Катя, два дурацких вопроса к тебе напоследок. Предположим, ты оказалась в одной комнате с Кейт Буш, Йоко Оно, PJ Harvey, Бьорк, St.Vincent, Наей Палм, Ниной Хаген — я перечислил всех, кого ты часто упоминаешь в интервью. Твои действия?
Катерина: Я знаю их песни, то есть, я знаю о них всё лучшее. Поэтому выпью, буду плакать и смотреть как они общаются.
Вы однажды говорили, что в Atlas будете ждать всех возбуждённые и открытые. Давай закончим это интервью песней, которая возбуждает тебя больше всего, чтобы люди слушали её, собираясь на ваш концерт.
Катерина: Desert Sessions — «Girl Like Me». Это же PJ Harvey и Джош Хомми.
Фото: Диана Андруник для Comma
